Заметки по имущественному учению св. Иоанна Златоуста

[1] Ссылки на Златоуста даются по изданию: I-XII. Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиеписко­па Константинопольского, в русском переводе. тт. I-XII. С.-Петербург. Издание С.-Петербургской Духовной Академии. 1894-1911.

3. Св. Иоанн Златоуст: "Сребролюбие возмутило всю вселенную"

Много ли людей попадают в «петлю Златоуста»? По мнению великого святителя – огромное большинство. По этому поводу у Златоуста нет никаких иллюзий: любостяжание стало са­мым распространенным и стойким грехом человечества. Вот только небольшая часть его высказываний на этот счет:

"Сребролюбие возмутило всю вселенную; все привело в беспоря­док" /VIII:270/.

"От неистовой любви к деньгам все погибло. Кого, кого мне ви­нить, - не знаю: до такой степени это зло завладело всеми, - правда одними в большей, другими в меньшей мере, однако - всеми. И подобно тому, как сильный огонь, будучи брошен в лес, все ниспровергает и опустошает, так и эта страсть губит вселенную: цари, правители, частные люди, нищие, женщины, мужчины, дети, - все в равной мере поработились этому злу. Как будто какой-то мрак объял вселенную, - никто не выходит из опьянения! Правда, против любостяжания слышатся бесчисленные обвинения, и в частном разговоре, и среди народа; но исправления нигде не видим" /XI:748/.

"О сребролюбие! Все свелось к деньгам, - потому и перепута­лось! Ублажает ли кто кого, помнит деньги; называют ли несчастным, причина опять в них же. Вот о том только и говорят, кто богат, кто беден. В военную ли службу кто имеет намерение поступить, в брак ли кто вступить желает, за искусство ли какоехочет приняться, или другое что предпринимает, - не прежде поступает к исполнению своего намерения, пока не уверится, что это принесет ему великую прибыль" /VII:885-886/.

«Образумимся, прошу вас (…) все мы простираем руки на любостяжание, и никто - на вспомоществование (ближним); все - на хищение, и никто - на помощь; каждый старается, как бы увеличить свое состояние, и никто - как бы помочь нуждающемуся; каждый всячески заботится, как бы собрать более денег, и никто - как бы спасти свою душу; все боятся одного, как бы не сделаться бедными, а как бы не попасть в геенну, о том никто не беспокоится и не трепещет» /XII:194-195/.

«В том-то и беда, что зло увеличилось до такой степени, что (добродетель нестяжания) стала, по-видимому, невозможной, - и что даже не верится, чтобы кто-нибудь ей следовал» /VIII:441/.

"В самом деле, кто от слов моих сделался склоннее к подаче ми­лостыни? Кто расточил имение? Кто половину, кто третью часть роздал? Никто!" /VII:872/.

Читатель наверняка почувствовал, что эти тексты более похожи на стон, чем на проповедь. Это плач великого любящего сердца о гибнущем человечестве. Ничего подобного у Климента Александрийского мы не найдем.

Горькие слова святителя наводят на нелегкие размышления. Прежде всего становится ясно, почему для Златоуста имущественная тема – тема «номер один». Да потому, что нет страшнее беды, нет распространеннее порока, чем любостяжание – даже не «большинство», а «вся вселенная», «все мы» подвержены этой страсти, и «никто» не следует добродетели нестяжания. Вот диагноз святителя!

Кроме того, эти тексты удивительно современны. Ведь во времена Златоуста деньги, тем не менее, не определяли всего. Тогда большинство населения (особенно в деревне) жило натуральным хозяйством и былоболее зависимо от плодов своего труда, чем от рынка. Но что говорить сейчас, когда все покупают для жизни всё? Если тогда сребролюбие было столь губительно, то ныне оно куда страшнее, куда изощреннее и куда тотальнее. В этом смысле весь анализ Златоустом имущественной проблемы имеет исключительное значение.

4. Богатство и любовь по св. Иоанну Златоусту

Златоуст разворачивает целую имущественную философию в свете любви к ближнему. Именно с этой точки зрения он смотрит на богатство: умножает ли оно любовь, или, наоборот, тушит ее. И здесь с удивительным прямодушием и бесстрашием он говорит об обратной зависимости между любовью и богатством:

"желание иметь средств к жизни больше, нежели сколько у ближнего, происходит не от иного чего, как от того, что любовь охла­дела" /XI:153/.

"каким образом владеющий богатством бывает благ? Конечно, он не благ, но он становится благим, когда раздает свое богатство. Ког­да же не имеет его, тогда он и благ; и когда раздает его другим, тогда тоже благ; а до тех пор, пока удерживает его при себе, он не бывает благим /XI:705/.

Мы уже говорили о том, что богатый должен отдать все, причем аргументация Златоуста находилась в лично-аскетической плоскости (опасность быть задушенным «мертвой петлей»). Но великий святитель постоянно выставляет и другой аргумент: любовь к ближнему заставляет богатого (если он христианин) раздавать свое имение:

"Вот почему и признаком учеников Своих Он поставил любовь, по­тому что тот, кто любит, необходимо печется о благосостоянии любимо­го лица" /VII:781/.

Поэтому для Златоуста уже сам факт обладания богатством говорит о том, что этот человек отвергсяхристианской любви. В этом смысле богатство для святителя является как бы лакмусовой бумажкой, высвечивающей степень любви в человеке. В качестве при­мера он не раз указывает на богача из притчи о богаче и Лазаре.

Относительно способов собирания богатства у святителя нет никаких иллюзий - оно как правило наживается неправедно:

"Почему же, скажешь, Он многим дает? Но откуда видно, что Он дает? Кто же, скажешь, дает другой? Собственное их любостяжание, грабительство" /XII:173-174/.

"если ты хочешь разбогатеть, то не лихоимствуй, если хочешь оставить детям богатство, приобретай (богатство) честное, - если только таковое бывает" /XI:21/.

"В отношении имущества невозможно быть одному богатым без того, чтобы наперед другой не сделался бедным" /X:419/.

А вот не требующая комментариев, убийственная формулировка:

"невозможно разбогатеть тому, кто не делает несправедливости" /XI:703/.

Святитель не устает повторять, что богатство, которое не истра­чено на милостыню фактически есть грабительство и подлежит жестокому осуждению:

"не уделять из своего имущества есть также похищение" /I:805/.

"Как казнохранитель, получивший царские деньги, если не раздаст их кому приказано, а истратит на собственную прихоть, подвергается наказанию и погибели; так и богач есть как бы приемщик денег, следу­ющих к раздаче бедным, получивший повеление разделить их нуждающимся из его сослужителей; посему, если он истратит на себя сколько-нибудь сверх необходимой нужды, то подвергнется там жесточайшей ответствен­ности; потому что имущество его принадлежит не ему собственно, но его сослужителям" /I:805-806/.

Проиллюстрировать эти положения может златоустово толкование на известный евангельский эпизод с богатым юношей. Но об этом в следующей заметке.

5. Эпизод с богатым юношей: толкование Климента Александрийского и св. Иоанна Златоуста

Эпизод с богатым юношей (Мф.19,16-30; Мк.10,17-31; Лк.18,18-30) является ключевым для понимания евангельского отношения к богатству. Благодаря поразительной психологичности происшедшего, яркости высказываний Спасителя, глубине внутреннего смысла эпизод с богатым юношей оставляет неизгладимый след в душе каждого, кто хоть однажды его прочитал. В версии Матфея эпизод выглядит так:

«И вот некто подошед сказал Ему: Учитель Благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди. Говорит Ему: какие? Иисус же сказал: не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и люби ближнего твоего, как самого себя. Юноша говорит Ему: все это сохранил я от юности моей; чего еще не достает мне? Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение. Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие. Услышавши это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? А Иисус воззрев сказал им: человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф.19,16-26).

Именно на этом эпизоде очень наглядно выявляется разница между имущественными концепциями Климента Александрийского и св. Иоанна Златоуста. Толкование Климента приведено в его сочинении «Кто из богатых спасется?». Там Климент утверждает, что слова Христа богатому юноше «все, что имеешь, продай и раздай нищим» понимать буквально нельзя: Христос имел в виду не внешний отказ от имения, а внутреннее отвержение той власти, которую имеет богатство над людьми. Климент пишет: «Продай имение твое. Но что значит это? Не это повелевает Господь, о чем некоторые слишком поспешно думают, что наличное свое имущество он должен был разбросать и со своими богатствами расстаться; нет, он должен только (ложные) мнения относительно богатства из своей души выкинуть, алчность и жажду их, беспокоиться о них перестать, устранить со своего пути это терния жизни, заглушающие собой семена Слова». По Клименту, Господь требует не отказа от собственности, а отвержение страсти любостяжания. Этим противопоставлением внешнего внутреннему у Климента и объясняется вся коллизия: юноша «отошел с печалью» не из-за плененности богатством, а потому, что не владел александрийской экзегезой: «Так как богатый и преданный исполнению закона юноша собственного смысла слов Господа не понял, а равным образом и того, как один и тот же человек в одно и то же время может быть и бедным и богатым, располагать внешними благами и не иметь их, может пользоваться миром и не пользоваться, то отошел он от Господа печальным и разбитым».

Златоуст толкует эпизод иначе. Согласно повествованию Матфея юноша утверждает, что исполнил все заповеди закона, включая «люби ближнего твоего, как самого себя». Комментируя именно это место Златоуст удивительно метко замечает: "юноша сам себя обличил в пустом самодовольстве: ведь если он жил в таком изобилии, а других, находившихся в бедности, презирал, то как же он мог сказать, что возлюбил ближнего?" /VII:262/. Этим, собственно, все сказано. Суть эпизода, по Златоусту, в том, что юноша не исполнил заповеди любви к ближнему. И Господь его тут же в этом обличает. «Если хочешь быть совершенным» - первый удар любящей руки: Христос отрицает, что юноша уже достиг совершенства; а юноша в самом деле так думал – ведь он исполнил все заповеди и самодовольно вопрошал «чего еще недостает мне?». «Пойди, продай имение твое и раздай нищим» - второй удар-указание: юноша ясно понял, какую заповедь не исполнил, поскольку тут же почувствовал, что любит не ближних, а свое богатство, причем настолько, что не может с ним расстаться, и он «отошел с печалью». Оказывается совет раздать все имение является частным случаем заповеди любви к ближнему! Кто, обладая богатством, его не раздал, тот ближнего не любит. А можно ли «иметь жизнь вечную» не стяжав любви? Апостолы поняли эту мысль Спасителя и ужаснулись: «так кто же может спастись?». Христос отвечает, что отдать все (и значит – спастись) можно только при наличии крепкой веры в Бога.

Евангельская логика в златоустовом толковании проступает совершенно ясно: кто не любит ближнего как самого себя, тому вход в Царство Небесное закрыт; но «раздай все нищим» - лишь конкретное выражение этой общей заповеди любви применительно к имущественным отношениям. Отсюда понятно, что не выполнивших эту конкретную заповедь, в Царстве Божием не ждут.

6. Златоуст о праве собственности: «Это холодное слово – мое и твое»

Может показаться, что Златоуст совершенно не отличает собственность от богатства. И действительно, для него богатство – большая собственность, причем находящаяся в частных руках. Иначе говоря, богатство для святителя – частный случай собственности, причем наиболее ярко выраженный. А потому все характеристики богатства относятся и к собственности.

Однако, если присмотреться к текстам Златоуста поближе, то обнаруживается, что он все же делает различие между правом собственности и богатством. Он различает их как причину и следствие, как почву и выращенные на этой почве злаки. Это видно уже из того, что у великого святителя Бог нигде не называется богачом, но всегда собственником, ибо Бог – первопричина всего.

О праве собственности Златоуст говорит и прямо. Но из-за того, что святителю был совершенно чужд правовой подход к жизни, он для права собственности применяет термин «мое и твое», который он почерпнул из слов Авраама Лоту: «да не будет раздора между мною и тобою и пастухами моими и пастухами твоими» (Быт.13,8). Эти «мое и твое» очень ярко и образно выражают главную суть права собственности. И в оценке этого феномена Климент и Златоуст существенно расходятся. Климент, отмечая, что «хотя и всякое богатство, каким бы кто ни владел, не составляет прямой собственности того, но что возможно из всей неправоты создавать дело правое и спасительное», фактически считает, что право собственностиносит положительный характер, ибо обеспечивает возможность благотворительности: «чем же может наделять другого тот, кто сам ничего не имеет?».

У Златоуста иная оценка собственности. Вот типичное для него высказывание:

«А еще прежде того подумай, возлюбленный, какой вред (происходит) от богатства и какое расстройство от великого избытка. Умножились стада, притекло великое богатство, – и тотчас пресеклось согласие, и там, где был мир и союз любви, (явились) ссоры и вражда. Подлинно, где мое и твое, там все виды вражды и источник ссор, а где нет этого, там безопасно обитает согласие и мир» /IV:358/.

Св. Иоанн Златоуст характеризует речение «мое и твое» как "жестокое и произведшее бесчисленные войны"/III:257-258/, "холодное"/IX:73/. В другом месте, говоря о деньгах супругов, святитель еще более строг:

"это мое? От диавола привнесено это проклятое и пагубное слово" /XI:181/.

Здесь разница мировоззрений особенно бросается в глаза: если Климент в частной собственности видит дело «правое и спасительное», то Златоуст числит ее привнесенной от диавола.

7. Св. Иоанн Златоуст о проценте и ростовщичестве

Учение о собственности великого святителя можно также понять по его отношению к наиболее типичным ее проявлениям. Одним из них является процент, т.е. взимание процентов за ссуду. В капиталистической экономике процент является совершенно необходимым механизмом, благодаря которому в основном и наживаются огромные капиталы. Однако святоотеческая традиция относится к проценту вообще и ростовщичеству в частности резко отрицательно. Полностью поддерживает это негативное отношение и Златоуст:

"Ничего, ничего нет постыднее и жестокосерднее, как брать в рост... Ростовщик обогащается за счет чужих бедствий, тягости друго­го обращает себе в прибыли,.. под видом человеколюбия роет яму глуб­же, помогая теснить нищего; подавая руку, толкает его" /VII:59/.

Милостыня от процентов не угодна Богу:

"Но что еще говорят многие: "я возьму проценты и подам бедным?" Хорошо говоришь ты, друг, - только Богу не угодны такие приношения. Не хитри с законом. Лучше совсем не подавать нищему, чем подавать приобретенное такими средствами" /VII:582/.

Однако, несмотря на мнение церкви, взимание процентов было повсеместно распространено, и даже узаконено государством. Так при Константине Великом была установлена довольно высокая ставка процентов: "динарий на сто динариев в ме­сяц", т.е. 12% в год. Уже тогда были хорошо известны типично капиталистические приемы «раскручивания» капиталов, полученных с помощью процентов. Златоуст дает такую их нравственную оценку:

«Заимодавец никогда не наслаждается тем, что имеет, никогда не радуется об этом, да и тогда, как нарастают проценты, не веселится о прибытке, напротив печалится о том, что рост еще не сравнился с капиталом; и прежде нежели этот неправедный рост сравнится совершенно, он старается пустить его в оборот, обращая в капитал и самые проценты, и насильно заставляя производить временные порождения ехидн. Таковы проценты!» /VII:583/.

«Неправедный рост» – вот приговор проценту, изреченный великим святителем.

8. Св. Иоанн Златоуст: личный идеал – нестяжание. Гимн добровольной бедности.

Личный идеал христианина, по Златоусту, – полное нестяжание, добровольная бедность. Такой вывод легко уже сделать из предыдущего рассмотрения: богатство – коварный враг; богатый должен ради спасения отдать все; бедный свободен от привязанности к имуществу, и потому может следовать Богу; «мое» - от диавола. Златоуст исключительно высоко ставит добровольную бедность:

"Бедность - великое стяжание для тех, которые мудро переносят ее; это сокровище некрадомое, жезл несокрушимый, приобретение неоскудеваемое, убежище безопасное" /II:41/.

В плане личной психологии следование такому идеалу дает возможность освободиться от власти маммоны и свободно следовать за Христом. Вот изумительный фрагмент, ярко рисующий портрет свободного от привязанностей бедного христианина:

"Кто владеет многим, становится рабом многого. Напротив бедный, как человек свободный и чуждый всех этих поводов, есть лев, дышащий огнем, имеет душу отважную и, отрешившись от всего, легко делает все, что может принести пользу церквам, хотя бы нужно было обличить, хотя бы укорить, хотя бы потерпеть множество бедствий для Христа; однажды пренебрегши настоящей жизнью, он удобно и с великой легкостью совершает все. И чего, скажи мне, бояться ему? Чтобы кто-нибудь не отнял у него сокровищ? Но этого нельзя сказать. Чтобы не лишиться отечества? Но вся поднебесная - город для него. Чтобы кто-нибудь не уменьшил его наслаждений и охранной стражи? Но, отказавшись от всего этого, он имеет жительство на небе и стремится к будущей жизни. Хотя бы нужно было отдать саму душу и пролить кровь, он не откажется. Поэтому такой человек и сильнее, и богаче властителей, и царей, и народов, и всех вообще" /III:197-198/.

Ничего подобного этому гимну бедности у Климента мы не найдем.

Но может быть еще большее значение идеал нестяжания имеет в социальной сфере. Он призывает к щедрой, вплоть до отдачи всего имения, милостыне:

"не уделять из своего имущества есть также похищение" /I:805/.

"если ты не подаешь, пока имеешь, ты не все еще исполнил" /VIII:518/.

"мы получили повеление раздавать имение" /IX:561/.

Последний фрагмент дает ответ на мучающий многих вопрос: является ли раздача всего повелением, заповедью Христовой, или евангельским советом, предлагаемым для особо совершенных подвижников? Точка зрения святителя: так жить должен всякий христианин; если ты так не живешь, то «ты не все еще исполнил». Очень знаменательно, что сам Златоуст в социальном плане причислял себя бедным: «мы бедные» /X:588/, говорил он, солидаризируясь со всеми неимущими, бедными и зарабатывающими на хлеб своим трудом.

Однако тут у современного человека может возникнуть следующий вопрос: если нужно жить в бедности, то как будет развиваться производство? Ведь для этого необходим капитал, нужны средства, орудия труда. Если же всего этого не будет, то человечество будет обречено на голодную смерть.

Свой ответ великий святитель видит в следовании общественному идеалу, о котором поговорим в следующей заметке.

9. Общественный идеал – общность имуществ

Вспомним, что одним из принципов, который разделяли и Климент и Златоуст, является тезис «все – Божие». Климент на этом останавливается. Но Златоуст идет дальше. Значительно дальше. Из того, что все – Божие он выводит, что все должно быть общим. Вот объемная цитата, подробно разъясняющая важность этого тезиса:

"Но разве не зло, что один владеет тем, что принадлежит Господу и что один пользуется общим достоянием? Не Божия ли земля и исполне­ние ее? Поэтому если наши блага принадлежат общему Владыке, то они в равной степени составляют достояние и наших сорабов: что принадлежит Владыке, то принадлежит вообще всем. Разве мы не видим такого уст­ройства в больших домах? Именно всем поровну выдается определенное количество хлеба, потому что он исходит из житниц домохозяина: дом господский открыт для всех. И все царское принадлежит всем: города, площади, улицы принадлежат всем: мы все в равной мере пользуемся ими. Посмотрите на строительство Божие. Он сотворил некоторые пред­меты общими для всех, чтобы хотя таким образом устыдить человеческий род: воздух, солнце, воду, землю, небо, море, свет, звезды - разде­лил между всеми поровну, как будто между братьями, и другое сделал Он общим: бани, города, площади, улицы. И заметь, что касается того, что принадлежит всем, не бывает ни малейшей распри, но все соверша­ется мирно. Если же кто-нибудь покушается отнять что-либо и обратить в свою собственность, то происходят распри, как будто вследствие то­го, что сама природа негодует, что в то время, когда Бог отовсюду собирает нас, мы с особым усердием стараемся разъединиться между со­бою, отделиться друг от друга, образуя частные владения, и говорить эти холодные слова: "то твое, а это мое".Тогда возникают споры, тогда огорчения. А где нет ничего подобного, там ни споры, ни распри не возникают. Следовательно, для нас предназначено скорее общее, чем отдельное, владение вещами, и оно более согласно с самой приро­дой...Несмотря на то, что необходимое находится в общем владении всех, мы не наблюдаем общения во владении даже ничтожнейшими предме­тами. Между тем для того-то Бог дал нам первое в общее употребление, чтобы мы научились из этого, что и последние должны быть у нас общие со всеми. Но мы и таким образом не вразумляемся» /XI:704-705/.

Итак: «что принадлежит Владыке, то принадлежит вообще всем». А отсюда великий святитель выводит примат общественной собственности над частной:

«Следовательно, для нас предназначено скорее общее, чем отдельное, владение вещами, и оно более согласно с самой природой» /XI:705/.

Причем, это – не случайная мысль, а хорошо продуманная концепция, к которой Златоуст возвращался не раз. Причем доводы святитель ищет в экономике. Для него ясно, что частная собственность крайне неэффективна:

"А чтобы видеть, что разделение сопряжено с убытками и произво­дит бедность, представим себе дом, в котором десять человек детей, жена и муж: она, положим, прядет пряжу, а он получает доходы отвне. Скажи мне, когда больше издержат они, вместе ли питаясь и живя в од­ном доме, или разделившись? Очевидно, что разделившись; если десяте­ро детей захотят разделиться, то понадобится десять домов, десять трапез, десять слуг и постольку же прочих принадлежностей. И там, где много рабов, не для того ли все они имеют общий стол, чтобы меньше было издержек? Разделение всегда производит убыток, а едино­мыслие и согласие - прибыль. Так живут теперь в монастырях, как не­когда жили верные. И умер ли кто с голоду? Напротив, кто не был удовлетворен с большим изобилием? А теперь люди боятся этого больше, чем броситься в неизмеримое и беспредельное море" /IX:114/.

Итак, общность имущества – вот общественный идеал христианства. Он разрешает все недоумения, которые могут возникнуть при рассмотрении личного христианского идеала нестяжания. Производство должно быть общим. Распределение произведенного продукта должно осуществляться между всеми по нужде каждого. Тем самым устанавливается удивительная согласованность личного и общественного идеалов святителя: нестяжание каждого оказывается вполне совместимым с изобилием всего общества. И более того, нестяжание каждого обеспечивает крепость и устойчивость всей общественной постройки.

Однако надо ясно понимать, что осуществление этого общественного идеала возможно лишь в обществе любви, в обществе, где любовь к ближнему исповедуется в той или иной степени всеми.

10. Златоуст об Иерусалимской общине

С особым пиететом великий святитель говорит об общей собственности при описании жизни Иерусалимской общины. Это, может быть, самые вдохновенные страницы Златоуста:

"Когда был исторгнут корень зол, - разумею сребролюбие, - то превзошли все блага и они тесно были соединены друг с другом, так как ничто не разделяло их. Это жестокое и произведшее бесчисленные войны во вселенной выражение: мое и твое, было изгнано из той святой церкви, и они жили на земле, как ангелы на небе: ни бедные не завидовали богатым, потому что не было богатых, ни богатые презирали бедных, потому что не было бедных, но бяху им вся обща: и ни един же что от имений своих глаголаше быти; не так было тогда как бывает ныне. Ныне подают бедным имеющие собственность, а тогда было не так, но отказавшись от обладания собственным богатством, положив его пред всеми и смешав с общим, даже и незаметны были те, которые прежде были богатыми, так что, если какая может рождаться гордость от презрения к богатству, то и она была совершенно уничтожена, так как во всем у них было равенство, и всебогатства были смешаны вместе" /III:257-258/.

"Смотри какой тотчас успех: (по поводу Деян.2,44) не в молитвах только общение и не в учении, но и в жизни!" /IX:71/.

"Это было ангельское общество, потому что они ничего не называли своим...Видел ли ты успех благочестия? Они отказывались от имущества и радовались, и велика была радость, потому что приобретенные блага были больше. Никто не поносил, никто не завидовал, никто не враждовал, не было гордости, не было презрения, все как дети принимали наставления, все были настроены как новорожденные... Не было холодного слова: мое и твое; потому радость была на трапезе. Никто не думал, что ест свое; никто (не думал), что ест чужое, хотя это и кажется загадкою. Не считали чужим того, что принадлежало братьям, - так как то было Господне; не считали и своим, но - принадлежащим братьям" /IX:73/.

"Как в доме родительском все сыновья имеют равную честь, в таком же положении были и они, и нельзя было сказать, что они питали других; они питались своим; только удивительно то, что, отказавшись от своего, они питались так, что, казалось, они питаются уже не своим, а общим" /IX:110/.

"Видишь как велика сила этой добродетели (общения имений), если она была нужна и там (т.е. в Иерусалимской общине). Действительно, она - виновница благ" /IX:112/.

Именно в «общении имений», т.е. общей собственности видит Златоуст христианский имущественный идеал. Причем, он прямо с амвона призывает своих прихожан последовать примеру первохристиан:

"Но если бы мы сделали опыт, тогда отважились бы на это дело. И какая была бы благодать! Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч, когда все по всей вселенной были врагами веры, когда ниоткуда не ожидали утешения, они столь смело приступили к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благодати Божией, везде во вселенной пребывают верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким образом мы всех склонили бы и привлекли бы к себе. Впрочем, если пойдем этим путем, то уповаю на Бога, будет и это. Только послушайтесь меня, и устроим дело таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы скоро будем вести такой образ жизни" /IX:114/.

Святитель общность имений даже на­зывает "виновницей благ" /IX:112/. Однако отсюда не следует, что Златоуст считал общение имений панацеей от всех социальных нестрое­ний. Он делает удивительно глубокое и ценное для нас замечание:

"Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание, или нестяжание - любовь? Мне кажется, любовь - нестяжание, которое укрепляло ее еще больше" /IX:110/.

Святитель ясно понимает, что общение имуществ должно зиждиться на высочайшем нравственном уровне; только тогда оно будет благодат­ным и стабильным. Чисто же административное, насильственное введение общения иму­ществ, без нравственного усовершенствования людей никаких благих плодов не даст.

Несмотря на радикальность, концепция святителя безусловно включает в себя ненасилие. Зла­тоуст уверен, что церковь должна действовать методом убеждения. Он говорит:

"дело священника только обличать и показывать дерзновение, а не употреблять оружие" /VI:413/.

И святитель, применяя самые раз­нообразные аргументы, обличает и убеждает, беспрестанно стараясь до­биться того, чтобы богатые сами поняли ужас того, что они творят и добровольно отказались от своего богатства, раздав его бедным.

11. Златоуст: «Богатство» как «мамона»

Выше мы отмечали мнимое противоречие в воззрениях святителя на богатство: то он видит его нравственно нейтральным, то бичует его как несомненное зло. Объяснение этому «противоречию» в предыдущих заметках было найдено в «петле Златоуста». По воззрениям великого святителя богатство раздувает любостяжание, а то, в свою очередь, толкает на увеличение богатства. Таким образом, богатство и любостяжание настолько тесно связаны между собой, что вполне допустимо рассматривать богатство таким же злом, как и сребролюбие.

Все же от такого объяснения остается неудовлетворенность, поскольку сам святитель признает, что существовали очень богатые люди, не подверженные страсти любостяжания (например, Иов, Авраам). Для того, чтобы удовлетворительно понять ситуацию, заметим, что часто у Златоуста слово «богатство» используется в особом смысле – оно часто заменяется словом «маммона» и наоборот. Например, комментируя знаменитые слова Христа: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Мф.6,24), Златоуст указывает:

"Помыслим и ужаснемся, что заставили мы сказать Христа, - сравнить богатство с Богом! Если же и представить это ужасно, то не гораздо ли ужаснее на самом деле работать богатству, и его самовластное владычество предпочитать страху Божию? (...) Итак, не мудрствуй излишне! Бог однажды навсегда сказал, что служение Богу и мамоне не может быть соединено вместе" /VII:243/.

Тут следует обратить внимание на то, что в приведенном Евангельском отрывке слово «богатство» отсутствует. И тем не менее, Златоуст говорит о сравнении богатства с Богом, хотя тут Бог «сравнивается» с маммоной. Маммона же для великого святителя – понятие безусловно темное, прямо-таки противоположное Христу:

«…не можете, говорится, Богу работати и мамоне (Матф.6,24), - потому что мамона требует совершенно противного Христу. Христос говорит: подай нуждающимся, а мамона: отними у нуждающихся; Христос говорит: прощай злоумышляющим на тебя и обидящим, а мамона напротив: строй козни против людей, нисколько не обижающих тебя; Христос говорит: будь человеколюбив и кроток, а мамона напротив: будь жесток и бесчеловечен, считай ни за что слезы бедных» /VIII:270/.

Поклоняться маммоне для него – раболепствовать богатству:

«Но ныне не таковы богатые; они, будучи несчастнее всякого пленника, платят дань мамоне, как некоему жестокому тирану» /VII:243/.

«Заповедь - не собирать себе сокровищ на земли, но на небеси (Мф.6,19-20), хотя немногие, однако женаходятся исполняющие верно; прочие же все, как будто услышав противоположную заповедь, как будто имея повеление собирать сокровища на земле, оставили небо и прилепились ко всему земному, с безумной страстью собирают богатство и, возненавидев Бога, любят мамону» /I:139/.

Более того, святитель, как мы видели, множество раз выражает свое горестное удивление всевластностьюмамоны. От его восклицаний, вроде «Сребролюбие возмутило всю вселенную; все привело в беспорядок», «Я прихожу в изумление от этого (...) Откуда вошел этот недуг во вселенную? Кто может совершенно искоренить его? Какое слово может поразить и совершенно убить этого лютого зверя? Страсть эта внедрилась в сердца даже таких людей, которые по-видимому благочестивы» делается просто не по себе. «…поистине, велика сила мамоны!» – заключает Златоуст.

Итак, маммона для великого святителя – тоже название богатства, но в особом смысле. Каком же именно? Сразу ответим: Златоуст словом «маммона» выражал название некой социальной реальности. Точнее, мамонического социального строя, в котором решающая роль принадлежит деньгам и собственности. Название, конечно, образное, но выражающее суть дела. Ведь поклоняться маммоне – это и значит жить по законам строя, в котором правят деньги. Причем, этому строю святитель давал безусловно отрицательную оценку. Именно этим главным образом объясняется его осуждение богатства как такового – святитель осуждал не собственно материальные ценности, а главный предмет вожделения людей при таком «маммоническом» строе, насквозь проникнутом собственническими стремлениями. Тут великий святитель выходит на просторы социологии, хотя и описывает социологические явления в чисто богословских терминах.

12. Отношение Златоуста к милостыне

Говоря об этом, обычно останавливаются на его безграничном восхвалении добродетели милосердия. И действительно, великий святитель ставит милостыню выше девства, выше поста и молитвы, даже выше чудотворений. Еще более достойно удивления, что великий создатель литургии, которая была названа его именем, евхаристическую чашу ставит вровень с чашей холодной воды для нищего: «ты сам де­лаешься священником Христа, когда руками своими подаешь (нищему – Н.С.) не тело, не хлеб, не кровь, но чашу холодной воды" /VII:479/, ибо «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали мне» (Мф.25,40).

Но нужно понимать, какую милостыню столь ценит святитель. В своих творениях он указывает на свойства подлинной милостыни - милостыни, так сказать, в идеале. Таких идеальных свойств три:

Во-первых, милостыню обязаны давать все, не только богатые, но и бедные. Абсолютная величина милостыни здесь не играет значения. Златоуст пишет:

"Я часто говорил и теперь повторяю: важность милостыни измеря­ется не количеством подаваемого, но расположением подающего. Вы зна­ете о вдовице; хорошо всегда на память приводить этот пример, дабы и бедный не отчаявался, представляя ее, положившую две лепты" /VII:229/.

Во-вторых, милостыню необходимо давать всем без разбора, в том числе и - по нашему мнению, недостойным. Мы не имеем право выбирать, кому дать, а кому нет.

"Милостыней потому и называется, чтобы мы подавали и недостой­ным. Милующий не исправного, а согрешившего милует; исправный досто­ин похвал и венцов, а грешник милости и снисхождения. Таким образом мы и в этом будем подражать Богу, если будем давать порочным" /III:294/.

Обратимся теперь к третьему свойству подлинной милостыни. Оно, по Златоусту, заключается в том, что отдать нужно всё. Требование, на первый взгляд, неисполнимое и не соответствующее нашим представ­лениям о милостыне. Но мы уже знаем, что спастись богатому можно только отдав все. Но если это возможно для богатого, то тем более возможно и для бедного. Златоуст не раз приводит пример евангельской вдовы, которая, положив в сокровищницу две лепты, отдала все. Иное, более скупое подаяние, святитель и не считает милостыней:

"Но для чего я напрасно говорю это людям, которые не хотят даже отказаться от привязанности к деньгам, считают их как бы бессмертны­ми и, если подадут только малое из многого, то думают, что уже ис­полнили все? Нет, это - не милостыня; милостыня -(подаяние) той вдовы, которая пожертвовала "все житие свое" (Мк.12,44)". /XII:233/.

Рассказывая о свойствах настоящей милостыни святитель имел в виду следующую картину. Представим себе, что все отдадут всем все. Тогда результатом будет... христи­анская община, подобная первохристианскойИерусалимской об­щине, где торжествует принцип общения имуществ. Именно там реализуются упомянутые "все, всем и всё". Это «ангельское» состояние достигнуто, по Златоусту, путем милостыни:

"Таков плод милостыни: чрез нее упразднялись перегородки и пре­пятствия, и души их тотчас соединялись: "у всех их бе сердце и душа едина" /XI:880/.

Потому-то Златоуст так высоко и превозносит эту общину, что она возникла закономерно, как логическое завершение заповеди Христовой о ми­лостыне. Потому-то так высоко превозносит святитель милосты­ню, что она является подлинным путем к совершенству, причем не только личному, но и общественному.

13. Златоуст: новоначальные и совершенные

Златоусту, как, впрочем, и другим святым отцам, чужд упрощенный взгляд на вещи по принципу белое/черное. В первую очередь, это выражается в четком различении требований к новоначальным и совершенным, причем именно в области имущественной этики. Если заповеди для стремящихся к совершенству изображают идеал, ту цель, к которым должны стремиться и отдельные личности и общество в целом, то требования к новоначальным указывают на первые шаги, которые христианин должен сделать, следуя по этому пути к идеалу. Златоуст – и великий богослов-моралист и великий пастырь. Его сердце, любя Бога, не может умолчать об идеале, установленном Самим Христом, а любя ближнего, - заставляет скорбеть и заботиться о грешных пасомых, для которых идеал пока оказывается недостижимым. Сам Златоуст, руководствуясь соображениям икономии, это различение не раз оговаривает:

"Итак, если вдруг всего достигнуть для тебя трудно, то не домо­гайся получить все в один раз, но постепенно мало помалу восходи по этой лестнице, ведущей тебя на небо" /VII:647/.

"А что многие исполнили это учение (не заботьтесь, что вам есть и во что одеться - Матф.6,25), мы можем доказать примером тех, кото­рые так любомудрствуют и в наше время. Но на первый раз для нас дос­таточно будет, если вы научитесь не лихоимствовать, почитать добром милостыню, и узнаете, что должно уделять от своих имуществ неимущим. Если, возлюбленный, ты исполнишь это, то скоро будешь в состоянии исполнить и то" /VII:247/.

"Не можешь совершенно расстаться с богатством? Уделяй часть от имения твоего (...) Не хочешь отдать Ему (Христу) всего? Отдай по крайней мере половину, или третью часть" /VII:478/.

"...у нас и речь теперь не о том, чтобы вы растратили имущест­во. Я желал бы этого; но так как это бремя выше сил ваших, то я не принуждаю. Я только убеждаю, чтобы вы не желали чужого, чтобы уделя­ли и от своего" /VIII:441/.

"А что говорит Христос? "Лиси язвины имут, и птицы небесны гнезда: Сын же человеческий не имать, где главу подклонити (Лук.9, 58). Если бы мы стали этого требовать от вас, то это, может быть, многим показалось бы делом трудным и тягостным. Итак, ради вашей не­мощи, я оставляю эту строгость: а требую только, чтобы вы не имели пристрастия к богатству, - и как, ради немощи многих, я не требую от вас такой высокой добродетели, так убеждаю вас, и тем более, уда­ляться пороков. Я не осуждаю тех, которые имеют домы, поля, деньги, слуг; а только хочу, чтобы вы владели этим всем осмотрительно и над­лежащим образом. Каким надлежащим образом? Как следует господам, а не рабам, т.е. владеть богатством, а не так, чтобы оно обладало ва­ми, употреблять его, а не злоупотреблять" /VIII:129/.

"Ведь не на самый верх нестяжания ведем мы тебя, просим только, чтобы ты отсек лишнее, и возлюбил только довольство, а довольство ограничивается самым нужным, без чего жить нельзя. (...) Когда ты научишься ограничиваться довольством, тогда, если ты захочешь подра­жать евангельской вдовице (Лк.21,14), поведем тебя к высшему. Ты не­достоин еще любомудрия этой жены, когда заботишься о довольстве. Она была выше и этой заботы, потому что все средства своего пропитания повергла (в сокровищницу)" /X:640-641/.

Однако надо иметь в виду, что Златоуст вовсе не считал, что христианин может оставаться на уровне новоначальных. Нет, для него это лишь ступенька к совершенству, к которому обязам стремиться христианин.

Отметим, что различение «идеальных» и «икономических» воззрений великого святителя – ключ к адекватному пониманию его имущественной позиции. Если этого различения не делать, то можно вынести совершенно превратное представление о его имущественных воззрениях (что, к сожалению, зачастую и делается). Дело в том, что сочинения Златоуста – это его проповеди, обращенные к пастве, весьма далекой от христианского совершенства. А потому святитель значительно больше уделял времени «икономическим» высказываниям, чем «идеальным». Ведь Златоуст – прежде всего пастырь, болеющий за исправление душ своих пасомых, а не отвлеченный теоретик. Хотя, как мы видели, и принципиальные положения святитель высказывал ясно и не однажды.

14. Значение имущественной концепции Златоуста

Подведем итоги и попытаемся кратко выразить то, что думал великий святитель о проблеме собственности. Златоуст строит свою концепцию как бы на двух уровнях: уровне личного отношения к собственности и богатству («психология собственного») и уровне отношения между людьми («социология собственности»). С другой стороны, необходимо различать принципиальные воззрения святителя, которые он считал христианским идеалом, от тех икономических высказываний, которые Златоуст обращал к новоначальным. Учитывая это, его воззрения можно представить в виде следующей таблицы.

	Уровень "психологии собственного"	Уровень "социологии собственности"
Принципиальные воззрения	Полноенестяжание (добровольная бедность)	Общность имуществ (добровольный коммунизм)
Икономические требования	Отказ от роскоши и излишеств	Милостыня, жертва части имения бедным

Тут необходимы некоторые пояснения. Стремиться к полному нестяжанию христианин должен как по аскетическим соображениям (иначе ему предстоит тяжелая борьба со страстью любостяжания), так и по любви к ближнему, ибо удерживая богатство у себя, христианин доказывает этим, что судьба ближнего его заботит менее, чем собственная. Общность имущества является заповедью для совершенных христианских обществ, ибо только он согласован с полным нестяжанием и, кроме того, поддерживает в общине братскую любовь. Милостыня, по Златоусту, - путь от новоначального состояния к совершенному. Если все отдадут всем всё, то тогда оковы частной собственности будут разрушены и в общине установится «общение имений». Насильственные формы экспроприации имущества у богатых Златоуст отрицал: богатые должны сами, по любви, отдать все бедным.

Таким образом, великий святитель развивает исключительно емкое и глубокое учение о богатстве и собственности, которое включает в себя и высшие, идеальные стороны учения, и пастырскую практику икономии.

Очень важно, что в качестве нижнего уровня великий святитель фактически берет воззрения Климента. Тем самым Златоуст блестяще решает задачу преемственности учения. С одной стороны, он максимально использует все ценное, что заключено в концепции Климента Александрийского. Но, с другой стороны, святитель не абсолютизирует его взгляды, а находит концепции Климента свое подобающее ей, подчиненное место.

Николай Сомин.