22 января 1905 года в Петербурге расстреляли демонстрацию с петицией к Николаю II
Иван Владимиров, «Расстрел демонстрации 9 (22) января 1905 года у Зимнего дворца»
С Кровавого воскресенья обычно отсчитывают начало первой русской революции 1905 года. Оно было настоящим Рубиконом. Вчерашние промонархически настроенные рабочие стали бороться с самодержавием. Либеральная публика, на которую пыталась опереться имперская власть, стала требовать парламента и без удовлетворения этого требования не шла ни на какие уступки. Но самое главное, после расстрела мирной демонстрации царская власть быстро лишилась легитимности вначале в городской среде, а потом — в крестьянской. Один расстрел для краха 300-летней династии сделал больше, чем поражение в Русско-японской войне.
Стопочку за конституцию
У любого события есть истоки. И у Кровавого воскресенья они были. Одним из них было убийство главы МВД Вячеслава фон Плеве эсером Егором Сазоновым, который бросил бомбу в его карету. Сразу после этого на пост министра внутренних дел в августе 1904 года был назначен князь Пётр Святополк-Мирский. Если Плеве был консерватором, то новый глава полицейского ведомства слыл либералом и очень хотел получить в союзники прогрессивную общественность. Поэтому он стал понемногу раскручивать гайки — чуть больше свободы слова и собраний, ласковых слов и обещаний, внимания к просьбам передовой публики.
А между тем шла Русско-японская война, и шла она крайне позорным для империи образом. Нет, каких-либо крупных поражений на тот момент ещё не было — Мукден и Цусима были впереди. Однако уже то, что какие-то «азияты» смеют успешно сопротивляться одной из великих держав Европы, подрывало престиж имперской власти внутри страны.
Газеты в своих передовицах с фронта ещё рассказывали, как солдатушки браво побивают «узкоглазых», но читающая публика, даже крестьяне, всё чаще писали письма в редакции, в которых требовали дать ответ — когда победим супостата?! А то у нас одна победа за другой, одно взятие непонятной китайской деревни за другой, а японец всё продолжает войну! Мы патриоты или где, в смысле, когда Маньчжурия будет наша?!
Официальная позиция — скоро, и не надо спрашивать когда. Но вот либеральная публика стала всё чаще задаваться вопросом, так ли уж хорошо воюет русская армия. А почему у нас с военной медициной всё плохо, и об этом вполне официально пишут в газетах. Почему с военными поставками дело не налажено. Вообще, неплохо бы советоваться с земством о том, что делает правительство внутри страны и вне её.
При Плеве всё это так и осталось бы на уровне демагогии. Но на фоне поражений и неочевидных успехов на фронте, а также брожений в рабочей среде (только в 1904 году бастовали 1,5 млн человек) Святополк-Мирский решил подстраховаться хотя бы с одной стороны. Поэтому по прямому согласованию с министром земским деятелям разрешили провести в Петербурге свой съезд. Первоначально все думали, включая консервативных участников будущего предприятия, что дело обойдётся обсуждением исключительно внутренних вопросов самого земства. Но либеральная часть благодаря своей организации «Союз Освобождения», а частично с помощью высших аристократов-земцев протащила рассмотрение внутреннего устройства империи.
Когда новый министр узнал, что земцы решили рассмотреть вопрос конституции, он сильно удивился. Однако рвать с либералами не стал — вместо съезда было дано разрешение провести частное совещание. Его главным отличием было неучастие представителей властей в этом собрании.
Это был колоссальный промах властей. Без их присмотра 6 ноября 1904 года около 100 земских деятелей выдали подавляющим большинством (75% голосовали за) резолюцию, в которой имперское правительство призывались к учреждению представительного правления, равным выборам, введению конституции и разнообразных прав и свобод (печати, совести, собраний и прочих).
Резолюция была передана специальному совещанию при императоре. А с 20 ноября 1904 года началась банкетная кампания, в которой подрывная резолюция самым широким образом разошлась по салонам, редакциям, кружкам и легальным организациям. Одна из последних — «Собрание фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», во главе которого стоял поп Георгий Гапон.
От зубатовщины к прямому действию
«Собрание» досталось Гапону от печально известного полицейского деятеля Сергея Зубатова. У того был план — направить быстро растущее рабочие движение в легальное русло. То есть поменьше политики, побольше самопомощи, просвещения в разных науках, церкви и верноподданнических чувств.
Первоначально зубатовские организации массово плодились на просторах империи. Но в 1903 году отношения между министром внутренних дел и главным полицейским тред-юнионистом России накалились до предела. Плеве требовал прекратить насаждение легальных рабочих организаций, мол, расшатывают тут всё, а заниматься нужно репрессиями, репрессиями и ещё раз репрессиями.
Зубатов довозражался до того, что обратился к Сергею Витте, злейшему врагу Плеве. Вместе с ним фактический глава политической полиции империи составили заговор против главы МВД. Но он был раскрыт, и 19 августа 1903 года Зубатова выкинули из органов. Перед уходом он потребовал от Георгия Гапона не оставить учреждённое им «Собрание».
И как в воду глядел — рабочая организация оказалась в нужных руках. Гапон был «политическим животным». Он не читал книг, он не очень-то хорошо писал и излагал свои мысли, в чуждой образованной среде чувствовал себя не в своей тарелке. Но в кругу рабочих, особенно малообразованных, он был своим. Гапон понимал их с полуслова. Его выступления перед ними носили характер экстатичной проповеди, во время которой люди впадали в настоящий транс, в полной тишине жадно ловили любое его слово и готовы были идти за ним на смерть.
Гапон быстро превратился в эдакого гуру. Аскетизм священнослужителя только подчеркивал его роль. По воспоминаниям и противников, и сторонников Гапона, он жил очень бедно, часто хуже тех же работяг, среди которых агитировал. Гонорары от книг, которые он получит в 1905 году в эмиграции, полностью тратились им на нужды пролетариата. Это же касалось весьма немалых сумм, которые Гапон изредка получал из кассы имперского департамента полиции.
Впрочем, даже полицейские шпики были вынуждены признать, что «Собрание» в основном жило на средства рабочих. С финансовой точки зрения эта легальная организация была независимой от властей. И в этом-то и таилась угроза. Большинство её рабочих, хотя и являлись монархистами по натуре, тем не менее были вовлечены в многочисленные стачки и их обсуждение в кружках. А к 1904 году в империи уже ежегодно бастовали по 300–400 тысяч человек. С учётом весьма невеликой доли рабочего населения в Российской империи того времени (не более 7–8 млн человек) это явление было очень массовым.
Эти настроения хорошо чувствовал Гапон. Будучи сам сиротой, он и ещё и усиливал их. Но до поры до времени всё в «Собрании» было легально. Пока на Путиловском заводе в конце декабря 1904 года не были уволены четверо рабочих — членов «Собрания». Гапон тут же заявил, что надо их вернуть обратно. Иначе организация потеряет своё лицо перед всеми трудящимися. «Собрание» поддержало своего лидера, и в первые недели января тот начинает свои бесплодные хождения в дирекцию завода, кабинеты трудовых инспекторов, чиновников и градоначальника.
Всюду его ждал провал. В лучшем случае священнику обещали рассмотреть вопрос. В худшем — сразу заворачивали. Тогда Гапон и «Собрание» объявили забастовку. 15 января 1905 года встал Путиловский завод. Прямо во время войны! Один из основных военных заводов страны!
К 20 января в Петербурге бастовали 150 тысяч человек. Типографиии закрылись в знак солидарности, так что официальным властям было негде печатать свои документы. Носились слухи, что рабочие полностью отключат город от инженерных коммуникаций — ни у кого не будет света и воды.
Чуть ранее, 18 января, Гапон и «Собрание» начали писать петицию императору. Надежды у них были такие: царь за народ, он поддержит наши требования, и всем будет хорошо.
Проблема была в том, что требования петиции власти если бы и рассмотрели, то только под дулом пушек. Кроме восьмичасового рабочего дня рабочие потребовали введения конституции, парламента, ответственного перед депутатами правительства и так далее.
Позже, из-за того что к созданию чернового варианта петиции были причастны социал-демократы, в монархической и консервативной литературе распространились слухи, что революционеры, дескать, своими требованиями совратили промонархически настроенных рабочих. На самом деле Гапону их вариант не понравился, и он написал свой. Его перед окончательным принятием читали во всех отделениях «Собрания». И только после того как рабочие соглашались со всеми пунктами (иногда в них вносились по их требованиям правки), петиция принималась отделением.
Хотя Гапон был уверен, что царь примет рабочих, у него был вариант вооружённого сопротивления, о чём он сам заявил представителям революционных партий, которые решили присоединиться к выступлению. При этом Гапон умно настаивал, что надо вначале пробовать мирный путь, но если власти начнут стрелять в народ, «тогда у нас нет царя».
О содержании петиции и о намерении вручить её императору Гапон проинформировал власти за несколько дней до выступления. Его вызвали к министру юстиции, начали давить, чтобы он отказался от демонстрации, но неугомонный поп стоял на своём. Его письмо Николаю II, в котором Гапон умолял его встретиться с делегацией рабочих, было царём оставлено без ответа. Вместо этого в столицу уже с 20 января стягивались войска.
Гапон и руководство «Собрания» решили 22 января вести рабочих подавать петицию на Дворцовую площадь. Движение колонн к месту встречи должно было начаться около 12:00. Уже тогда все понимали, что на улицы выйдет как минимум 50 тысяч человек. И неизвестное число обывателей может к ним присоединится. На подавление мирного шествия власти выделили 40 тысяч человек. Дело происходило в военное время, гражданские власти были отстранены от принятия любых решений, столкновение было неизбежным.
Рубикон пройден
Огромная процессия рабочих, напоминавшая крестный ход, приближалась к Нарвским триумфальным воротам. В толпе виднелись портреты царя, церковные хоругви и транспаранты с призывами «Солдаты! Не стреляйте в народ!». Впереди с огромным крестом вместе с рабочими, руководителями «Собрания», шёл Георгий Гапон.
Он поднял крест перед собой, словно вёл этих людей в землю обетованную. За ним следовала верующая паства, — напишет позже свидетель демонстрации.
У ворот путь демонстрации преградили эскадрон конных гренадёров и солдаты Иркутского полка. Без предупреждения, без выстрелов в воздух или холостыми кавалеристы атаковали рабочих. Появились первые раненые, лошади топтали упавших, взлетали шашки — кавалеристам удалось рассечь передние ряды.
Именно в момент атаки, когда гренадёры врубились в демонстрантов, из толпы в военных полетели палки и раздались два выстрела. Находясь в эмиграции, Гапон заявит, что после этого он приказал манифестантам пробиваться вперёд. «Свобода или смерть», — под этот призыв Гапона первые ряды протестующих ринулись на солдат. Остановили их пять залпов, которые были даны практически в упор. Рабочие стали разбегаться, уходить по льду Невы, рассеиваться небольшими группами по кварталам. Огромная 50-тысячная толпа таяла на глазах, оставив после себя 40 человек убитыми и тяжелоранеными.
Такой сценарий разгона протестующих, точнее, взаимодействие имперских властей с бастующими рабочими, наблюдался по всему Петербургу. Военные расстреляли многотысячные демонстрации у Троицкого и Полицейского мостов, на Невском проспекте и у Казанской площади, разогнали с помощью казаков рабочих у Сампсониевского моста, рубили шашками демонстрантов на Невской набережной. Изредка рабочим, как в случае колпинской демонстрации, офицеры позволяли рассредоточиться и мелкими группами проходить в центр города.
Но и там их ждали военные. Те из рабочих, кто сумел пробиться к Дворцовой площади, были расстреляны солдатами Преображенского полка. Только на Васильевском острове, во многом благодаря географии этого места, демонстранты собрались повторно и соорудили баррикады. Все они продержались недолго и были уничтожены подошедшими войсками. Ораторов, пытавшихся усовестить солдат и вести революционную агитацию, убивали прямо на месте.
По уточнённым данным имперские войска убили около 130 человек и ранили около 300. Однако многие участники событий, включая даже царских сановников, считали, что пострадавших было больше. Далеко не все попали в морги официальных больниц. Многие раненые лечились на дому или частным образом, чтобы не попасть под политические преследования властей.
Но самым значимым результатом этих событий, вошедших в историю как Кровавое воскресенье, стало полное уничтожение авторитета монархии, которая целилась в мирных демонстрантов, а политически попала себе в ногу. Протесты рабочих были той битвой, которую царская автократия не могла выиграть: она была должна либо примириться с идущими переменами, либо быть уничтоженной.
Реки крови разделили нас. <...> У нас нет больше царя, — напишет в эмиграции Гапон.
Жизнь перековывала рабочих: ещё недавно они были монархистами, а после январских событий 1905 года становились большевиками, эсерами и анархистами. Вера в императора как верховного арбитра, способного защитить их интересы, рассеялась как туман. Вслед за этим с учреждения Государственной думы в 1905 году вначале пал сам принцип самодержавной власти, а в феврале 1917 года — уже монархия как таковая.
Источник: https://news.ru/russia/reki-krovi-nas-razdelili-kak-carizm-celilsya-v-rabochih-popal-sebe-v-nogu/
Свежие комментарии