Фигура главы Наркомпроса Луначарского напрочь выламывается из круга раннего большевистского руководства. Чего стоит одно дореволюционное богостроительство, за что старый марксист Георгий Плеханов прозвал его «блаженным Анатолием». Или защита традиционной русской культуры в 1920-е, от спасения врага советской власти Ивана Бунина до отстаивания Большого театра.
За последовательность в этой позиции его называли Дон Кихотом. А историк Михаил Агурский именовал Луначарского «сфинксом советской истории», имея в виду его не до конца проясненную роль в событиях эпохи.Одно из любимых занятий «профессиональных патриотов» – подсчёт лиц нерусской национальности в первых большевистских правительствах. Луначарского при этом обычно записывают в евреи, вероятно, из-за «подозрительной» фамилии, хотя никакого отношения к избранному народу он не имел.
Родился в Полтаве 23 ноября 1875 года, будучи внебрачным сыном действительного статского советника Александра Антонова и дочери директора училищ Черниговской губернии Александры Ростовцевой. Фамилию же взял от усыновившего его отчима Василия Луначарского, а тот сам был внебрачным сыном местного помещика Федора Чарнолусского и крепостной крестьянки. Чарнолусские – древний дворянский род польского происхождения, находившийся на службе России с XVII века. Ну а «Луначарский» появился путем простой перестановки слогов.
Во время учебы в Первой мужской гимназии в Киеве, а затем в университете в Цюрихе наш герой увлекся марксизмом и по возвращению в Россию занялся революционной работой. За что был арестован, а затем подвергнут ссылке в Калугу, Вологду и Тотьму.
После раскола в РСДРП примкнул к большевикам. Взгляды, однако, имел специфические, которые частично изложил в двухтомном исследовании «Религия и социализм». Это богостроительство – синтез социалистических идей с христианством, как имеющих схожий образ мира. В Советской России он этих идей уже не проповедовал, однако и не отказался от них до конца жизни.В октябре 1917-го Анатолий Васильевич входит в состав Совета Народных Комиссаров как нарком просвещения. Любопытно, что в этом качестве он всячески сочувствовал и поддерживал течения, признававшие советскую власть с национальной стороны – сменовеховцев, попутчиков в литературе, и вообще выступал как покровитель русского национализма.
К примеру, когда летом 1919 года в Костроме осудили на 5 лет большевика Комякова, который ранее был членом Союза русского народа, лично обжаловал приговор во ВЦИК на основании того, что «никоим образом нельзя полуграмотного крестьянина считать политическим преступником за то, что он был когда-то в СРН». И вообще уважительно именовал черносотенцев самым активным элементом крестьянства «с разбуженной политической мыслью, хотя ещё и не увидевших настоящего света».
Кстати сказать, в отличие от либеральной интеллигенции из числа кадетов или октябристов, которые в большинстве эмигрировали после 1917 года, черносотенцы в массе своей остались. Наиболее известный из них – священник Сергей Симанский, возглавлявший Тульское губернское отделение Союза русского народа, – в 1945 году стал патриархом Алексием Первым.
Полемизируя с идеологами Пролеткульта в советской печати, Луначарский практически со славянофильских позиций отстаивал уникальность русской души, оказавшейся способной к принятию коммунизма: «Русский рабочий класс был в состоянии, обливаясь собственной кровью, принося громадные жертвы, из глубины самодержавия и варварства подняться до положения авангарда человечества, несмотря на свою сиволапость и неладность, которые зато... вознаграждались варварской свежестью (скифы!) чувств, способностью увлекаться грандиозными лозунгами – словом, наклонностью к активному реалистическому идеализму».
После выхода в Праге в 1921 году сборника «Смена вех», авторы которого из числа патриотической эмиграции призывали к примирению с советской властью, Анатолий Васильевич горячо приветствовал их: «Они потому хватали винтовки против нас, что принимали нас за губителей России как великой державы... Сейчас сменовеховцы убедились, что советская конституция не противоречит “великодержавности”. Присмотревшись к тактике Коминтерна, хотя «криво и ошибочно», они убедились, что эта тактика «идёт на пользу великодержавности России, создавая ей на Западе и Востоке друзей среди миллионов угнетенных».
В итоге, как известно, под влиянием сменовеховства многие эмигранты вернулись в СССР. Кто-то из них впоследствии погибнет в ходе репрессий, кто-то, наоборот, сделает успешную карьеру, а кто-то спокойно доживет свою жизнь, работая инженером или редактором. Но самое главное, что проповедуемые ими (и Луначарским) идеи оказали прямое влияние на саму идеологию СССР, в которой Сталин вместе с Андреем Ждановым в конце 1930-х годов совершили настоящий национал-большевистский переворот.
На своем посту во главе Наркомпроса Луначарский был известен как человек, который помогал или по крайней мере пытался помогать многим видным писателям и поэтам, в том числе из белых и даже прямых врагов советской власти.
К таковым относился классик русской литературы Иван Бунин. В 1919 году он оказался в революционной Одессе и под свежим впечатлением пишет книгу «Окаянные дни». Произведение, прямо сочащееся желчью и отвращением к тому, что Иван Алексеевич наблюдал вокруг: «Ленин, Троцкий, Дзержинский... кто подлее, кровавее и гаже?» Неудивительно, что классика едва не расстреляли. Узнав об этом, Луначарский немедленно позвонил одному из руководителей ЧК Якову Петерсу и уговорил не трогать Бунина и даже выдать ему «охранительную грамоту» за подписью Одесского губкома. Бунин в итоге спокойно уехал в эмиграцию.
А вот Николая Гумилева спасти не удалось. Глубокой ночью в августе 1921 года в квартиру к Анатолию Васильевичу постучалась бывшая актриса МХАТа Мария Андреева. Вышедшему к ней заспанному наркому она сообщила, что глава ВЧК подписал распоряжение о расстреле группы, в которую входил Гумилев и что надо спасть большого талантливого поэта. Луначарский согласился даже в такое время позвонить Ленину. Тот выслушал, отрезал – «мы не можем целовать руку, поднятую против нас», и положил трубку.
Ильича можно понять, ведь группа, в которую входил монархист Гумилев, действительно собиралась свергать советскую власть вооружённым путем, и сам он даже успел получить 200 тысяч рублей для технических надобностей. Это не Бунин, всего лишь возмущавшийся в дневнике коллективным «матросом кошкодавленко». Не в том состоянии находилась страна в 1921 году, чтобы миндальничать с заговорщиками. Но и Луначарский, понимавший значение Гумилева для литературы, по-своему был прав. Поэта в итоге расстреляли в ночь на 26 августа.
Пытался помочь Луначарский и ещё одному монархисту – писателю Ивану Шмелёву. Тот разыскивал сына Сергея. Он служил у врангелевцев, однако отказался уезжать в эмиграцию, прошёл обязательную регистрацию у новой власти и тем не менее был арестован, а затем расстрелян в Феодосии. Шмелёв отправил несколько отчаянных писем наркому. Но тот отреагировать не успел.
25 мая 1921 года Луначарский написал председатель ВЦИК Михаилу Калинину: «Прилагаю при сем письма писателя Шмелёва. Его горькое послание по поводу судьбы его сына пришло ко мне с большим опозданием. Тогда же удалось добиться телеграммы за подписью Ленина о приостановке расстрела. Оказалось, однако, что сын его был расстрелян, да к тому же уже, кажется, в январе. Посылаю теперь его новое письмо, тоже очень горькое. Посоветуйте, Михаил Иванович, может быть, Вы распорядитесь через ВЦИК расследовать дело. Думаете ли Вы также, что Шмелёва действительно следует вызвать в Москву? Академический паёк мы ему дадим. Вот только с квартирами у нас очень скверно, боюсь вызывать кого-либо. У меня уже полтора десятка людей ютятся по углам у знакомых. Нет квартир, а тут еще международные съезды. Что скажете?»
Квартира Шмелёву уже не понадобилась, он уехал в эмиграцию, окончательно озверившись против Советов. До такой степени, что, когда нацистская Германия напала на СССР, радостно записал в дневнике: «Я так озарён событием 22.VI., великим подвигом Рыцаря, поднявшего меч на Дьявола». После чего стал изгоем даже в русской эмиграции, где приверженцы нацизма оказались в явном меньшинстве.
Ну и ещё одна история, увы, с печальным финалом. В 1922 году Луначарскому написал литератор Сергей Городецкий, узнавший о бедственном положении гениального Велимира Хлебникова. Поэт оказался в провинциальной больнице в новгородских Крестцах с параличом обеих ног. Нужных лекарств и средств ухода там не было. Луначарский предложил поместить Хлебникова «в какой-нибудь санаторий за счет НКП», но пока этот вопрос согласовывали, Председатель Земного шара умер.
***
После разоблачения культа личности Сталина и остававшихся в живых его соратников в 1956-57 годах, власти решили противопоставить «неправильным» сталинцам «хороших», «настоящих» ленинцев. Отсюда – культы в позднем СССР Феликса Дзержинского, Надежды Крупской, Серго Орджоникидзе, Сергея Кирова, Валериана Куйбышева (то, что последние трое были не в меньшей степени сталинцами, чем ленинцами, неважно – главное, вовремя умерли, либо были убиты).
В эту обойму попал и Луначарский. Именно тогда сложился, а в 80-е – 90-е годы развился миф о противостоянии Иосифа Виссарионовича и Анатолия Васильевича. Дескать, первый ненавидел соратников Ленина вообще и Луначарского особенно в силу общей малокультурности и грубости, а тот был против культа личности. На деле всё обстояло ровно противоположным образом.
Начнём с того, что Луначарский последовательно поддерживал Сталина во внутрипартийной борьбе как против Льва Троцкого и его сторонников, так и против правых. В 1920-м году он ездит по партийным конференция в Поволжье и Центральной России, стараясь обеспечить в партии твердое сталинское большинство, о чем сообщает в Москву: «Прошу передать по телефону тов. Сталину через верхний коммутатор Кремля следующее: опоздал в Тамбов. Конференция состоялась. 6 троцкистов, 5 наших. Бухарин получил доклад. Результат: 47 наших, 29 троцкистов. Задержался в Тамбове для доклада о восьмом. Боюсь таких же опозданий в дальнейшем».
Сталин отвечает: «Я понял Вас так, что губконференция в Тамбове уже состоялась и мы получили большинство. Верно ли это? <В> Самаре будет конференция 22 февраля. Туда выезжает Троцкий. Спешите».
Что касается подведомственной Луначарскому сферы культуры, то вкусы со Сталиным у них были разные, однако временами они сходились. Например, в случае с пьесой Михаила Булгакова «Дни Турбиных».
В 1929 году деятели Рабочей Ассоциации Пролетарских Писателей атаковали пьесу как вражескую и контрреволюционную. Сталин написал письмо, в котором акцентировал внимание, что она даёт больше пользы, чем вреда: «Если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав своё дело окончательно проигранным, – значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь».
Луначарский тут же предложил письмо опубликовать, от чего Сталин отказался, сославшись на «частную переписку». И в дальнейшем лично звонил наркому с просьбой продлевать театру разрешение на постановку спектакля. Сам же, как известно, смотрел «Турбиных» во МХАТе от 15 до 20 раз.
В том же 1929 году Анатолий Васильевич заявил прошение об отставке, на сей раз в связи с протестом против распродажи ценностей из Эрмитажа и «ломки в Кремле» с предполагаемым сносом Чудова и Воскресенского монастырей. Её было решено принять. При этом Луначарскому предоставили трехмесячный отпуск, он имел личную продолжительную беседу со Сталиным, после чего получил новую должность – председателя ученого комитета при ЦИК РСФСР.
Таким образом, как утверждает биограф наркома, историк Сергей Дмитриев: «Сталин исполнил тогда все свои обещания, и в данном случае говорить о каком-либо его иезуитстве по отношению к Луначарскому совсем не приходится».
В 1933 году Анатолий Васильевич получает новое важное назначение – полпредом в Испанию, где вот-вот разразится Гражданская война. Однако по дороге туда, во французского городе Ментоне скончался от сердечного приступа. Как он сам говорил: «Умирающие на посту в нашей партии не умирают целиком, в самой лучшей своей части, в той которая при жизни им была дороже всего, они остаются бессмертными».
Андрей ДМИТРИЕВ
Источник: https://rus-lad.ru/news/blazhennyy-narkom-150-let-anatoliyu-...
Свежие комментарии