Настоятель открывает царские врата, смотрит в пространство храма и замечает всего несколько человек, жмущихся к стенкам. И он рассказывает нам о святителе Николае (Касаткине), который взывал к преподобному, чтобы он отправил для просвещения язычников миссионеров из стен академии...
Вот новый храм, построенный совсем недавно, ‑ с современными подсобными помещениями, с хорошим туалетом.
А мне вспоминается служение в храме преподобного Сергия. Когда я его впервые увидел, то решил, что этот храм, затерявшийся среди новостроек, уже не будут восстанавливать ‑ не имеет смысла. Служили там, где по сути нельзя было служить: один зашедший строитель, задумчиво посмотрев вверх, сказал, что перекрытия могут рухнуть.
А сейчас храм по будням почти что пустой и проблем, неожиданностей и новостей не должно быть, а в то же время что-нибудь каждый день да замечаешь. Иду кадить по храму ‑ вижу: сидит у стеночки человек в кепке. Человек в кепке, конечно, не совсем здоров - мы его часто видим в храме. Вроде бы и ничего страшного, ведь кепку надел больной человек. Страшно другое: в храме кроме него 11 прихожан, в том числе человек, о нем заботящийся, - скорее всего его мать. Среди 11 человек пара человек, наших активных прихожан, завсегдатаев. Кроме того, женщина за ящиком и охранник, и никто не сказал больному, что надо снять кепку. Помнится, лет двадцать назад, случись такое хоть на миг, шуму бы было. Активные бабуси, каждый день драившие пол, считали храм своим и наброситься могли бы на обидчика с кулаками. А сейчас получается, что храм ничей или батюшкин - вот пусть он и разбирается.
Хорошо, конечно, что в храме не стало грубости, но кажется, что и вообще ничего не стало. Просто тупое равнодушие. Я с каждением задерживаюсь у человека в кепке. Получается выразительная минута молчания. Потом кто-то из присутствующих пробуждается, проявляется суетливая активность, кепка исчезает... Можно сказать, что кепка на голове в храме ‑ мелочь, как недостача копейки в министерстве финансов. Но церковь ‑ не финансовое ведомство, здесь мелочей не бывает. Конечно, существует опасность скатиться на путь старообрядческого сектантства и начать доказывать, к примеру, что крест должен быть из рябины, но в то же время каждый знает, что в церкви любовь и вера уходят по песчинкам. Встал утром ‑ песчинки нет: не помолился, не позаботился о ближнем, завтра что-нибудь еще, а потом смотришь ‑ внутри пустота, и ничего нет.
Недавно прихожане завороженно смотрели, как расхулиганившиеся дети строем пошли в алтарь: смотрели все и все промолчали. Значит, за этой вежливостью мы просто не видим, как умирает любовь к храму. Последнее время храмы активно украшают цветами. Зачем? У нас же не ботанический сад. А любой батюшка вам толково объяснит, потому что православные любят храм и как дорогое место украшают самыми красивыми земными созданиями.
Парадокс: храмы мы все больше украшаем, но меньше и меньше любим. Лишний раз зайти в храм, постоять на службе становится тяжело. Пустуют храмы во время воскресных всенощных. Придем уж в воскресенье с утра на Литургию. А недавно я еще знавал прихожан, которые молись на каждой службе из года в год. Потому что знали, что главное в храме: «Дом мой домом молитвы наречется...» А мы, даже если не делаем его вертепом разбойников, то уготовляем ему запустение. И происходит это не с кем-то, а с нами всеми.
20 лет назад люди жертвовали самое дорогое, чтобы восстановить храмы. Я сам видел женщину, которую била дрожь ‑ видимо, все-таки трудна была для нее эта жертва: ее престарелая мать прислала в возрождающийся храм пригоршню золотых украшений. Принесла золото в храм, который мог вот-вот рухнуть. Но не рухнул и восстал из мертвых, труды молитвенные и физические, любовь, отданная храму. вернули его к жизни.
Сейчас выросли те, кто родился двадцать лет назад и только по книгам знают о разрушенных храмах, которые никогда не ощущали пустоты заброшенного храма. Они не знают, а мы забываем о березках, тянущихся ввысь из стен храма, о зияющих пустотой окнах, о намертво запертых металлических дверях храма-склада.
На глазах моей бабушки взрывали московского красавца: Храм Христа Спасителя. А в 80-х, когда едва пошли слухи о переменах в церковной жизни, я сидел на Арбате на каком-то тайном собрании и уважаемый архитектор говорил о том, что возникла мысль подать документы о возрождении Казанского храма. И по поводу Храма Христа Спасителя заметил, что вопрос о его восстановлении не поднимался, слишком уж это символично, потому и невозможно. Прошли годы ‑ восстал и Казанский храм, и Храм Христа Спасителя, и восстало то, что, казалось бы, не могло восстать, но дорога может попетлять и незаметно повернуть обратно. Конечно, тут важно и политические направления в обществе и много другое, но если запустеют храмы, куда после открытия устремились люди, то Всесильный Бог может развернуть дорогу обратно ‑ и снова мы будем спешить на работу мимо наглухо закрытых дверей храма. Храм ‑ это дом молитвы, и надо это помнить, а если молитва станет не нужна, то Бог закроет двери храма. И можно себе придумывать множество оправданий: и плохого батюшку, и плохой хор, и коммерциализацию и бюрократизацию, и обмирщение и т.д. и т.п. А действительности речь идет о том, насколько ты любишь храм и насколько он тебе нужен. А то ведь были и есть, и будут те, которые любят, чтобы в храмах звучала музыка, либо стены их хранили древности, либо... Можно найти множество благородных направлений для применения культовых зданий...
Диакон Петр Пахомов, публицист
Свежие комментарии