Среди вопросов, остро стоящих перед восточнославянским народом большого пространства Руси, перед Русским миром, перед белорусским и российским государствами и их Союзом, особое место принадлежит вопросу о теоретическом взаимоопределении белорусов и русских и практическом самосознании первых в отношении вторых.
Этот вопрос имеет огромное значение для ближайшей судьбы самого белорусского народа, Союзного государства и его военно-политической безопасности, для духовного единства Руси, для перспектив миссии Православной Церкви в Белоруссии, для духовно-нравственного состояния белорусов и его изменения, для всей Святой Руси. Об этом хорошо известно внешним и внутреннем врагам Руси, Союзного государства и обоих его участников. Но, вероятно, не так хорошо это понятно многим их патриотам и даже священнослужителям.Этническое (национальное) самосознание – это сильнейший инстинкт, способный управлять душой не только светских лиц, мирян, но даже умудренных сединами архиереев, что мы ясно видим из истории Церкви и по нынешнему православному миру. При помощи этого инстинкта можно пробудить высшие духовные начала личности и народа, а можно завести их в глубокие заблуждения и даже рабство. Звучащие молитвы «Святый равноапостольный великий княже Владимире, моли Бога…», «За Святую Русь помолюсь…», «Батько наш – Бандера, Україна – мати…» не только задают разные духовно-ценностные матрицы жизни, но способны устраивать и переустраивать сам народ, его самость, культурный код и историческую судьбу.
Вопрос о взаимном соотношении белорусов и русских, точнее белорусской и русской идентичности, не такой уж и сложный. Однако и упрощать его нельзя. В общем-то, сюда же можно сразу подставить и украинских малороссов. По большому счёту, основные трудности данного вопроса вызваны действием трёх факторов, притом не объективного, а субъективного порядка: а) ложными (западными) теориями этничности; б) целенаправленной деятельностью идейных врагов православной Церкви и Руси (русского народа); в) страстями самих людей – от простых обывателей до элит и власть имущих. Страстей этих – 3 базовых рода: сребролюбие, властолюбие и тщеславие (как вид сластолюбия). Сочетание данных трёх факторов (и трёх страстей) выливается, как прежде на Украине, в доктрину «Белорусы – не русские; Белоруссия – не Россия; Беларусь – не Русь» и ее разновидности. Украинский национализм – эталонное воплощение этого страстного и пагубного триединства.
Истинным разрешением всех споров является христианская этническая доктрина, бывшая официальной в Российской Империи, которая не просто покорно разделялась, а самостоятельно утверждалась самой Православной Церковью и рядом её святых подвижников-богоносцев. То есть, является не частным мнением (в том числе идеологией каких-либо групп), но безусловной истиной. Согласно этой доктрине, русский народ рожден Крещением Руси, собравшем воедино языческие восточнославянские племена (одного из колен Иафета, сына Ноя), и триедин: исторически из единого русского корня и древа (народа) произросли три самобытные ветви-народности (великороссов, малороссов, белорусов), которые при этом не нарушили самого единства древа и не отделились (точнее не отломились) в обособленные деревья.
Нынешнее национальное смятение в понятиях и умах обусловлено, конечно, рядом злоумышлений ещё дореволюционной эпохи, но утвердилось как масштабный феномен революционерами-богоборцами, сумевшими совершить тяжкое злодеяние – февральско-октябрьскую революцию, прикрывавшуюся разными лозунгами (фокусируясь на свободе и материальном благополучии), но нацеленной сугубо против христианской Руси – Церкви, государства, народа, традиционного уклада, личной духовности душ. В 1920-х большевики-богоборцы проводили тотальный погром тысячелетней государственности, веры, нравственности, устоев, культуры, самосознания, языка русского народа и, в частности, объявили триединый русский народ «угнетательским мифом царской пропаганды», «отрыжкой великоросского шовинизма» и взамен ему директивно создали «три независимых нации» русских, украинцев и белорусов (из которых одна, русская, веками якобы угнетала две другие), которые позже, в сталинское время, были смягчены до «трёх братских народов». Понятия великороссов и малороссов были запрещены как «реакционные» и «шовинистические». Правда, почти сразу возникли проблемы (как при переписи СССР 1926 года), когда многие прежние русские белорусы и малороссы стали записываться просто в русские: ибо не считали себя нерусскими и, тем более, украинцами (навязанной большевиками идентичностью, созданной на основе кресовой идеологии католического ордена иезуитов и польской шляхты).
Но это не остановило национальную «политику партии»: на протяжении 1920-х (и даже не до их конца) из Москвы директивно осуществлялась политика «беларусизации» и «украинизации», которая на деле представляла собою насильственную дерусификацию белорусов и малороссов с опорой как на ещё живых старых предреволюционных убежденных националистов-русофобов и антицерковников (принимавших активное участие в революционном антиимперском движении и в коллаборации с властями Германского и Австро-Венгерского Рейхов), так и на уже умерших польско-католических шляхтичей. Таковые после поражения последнего антироссийского польского восстания 1863-1864 гг. стали усиленно изображать из себя многовековых «добрых покровителей» православно-русского населения западной части России (с земель бывшей Речи Посполитой, Восточных Кресов) либо даже непосредственно «белорусов» и «украинцев». Такое течение известно исторической науке под названием хлопоманства, которое во время революционного брожения трансформировалось в партии краёвцев и местные филиалы польских «интернациональных» социалистических партий.
Отцами доктринального хлопоманства (и одновременно украинского национализма) выступили наущенный иезуитами польско-венгерский шляхтич и русофоб-националист Влодимеж Антонович (Джидай) и его два ученика – Михаил Грушевский (выходец из русской казацко-священнической семьи, масон, завербованный австрийскими спецслужбами в самый разгар геноцида галичан-русофилов в Талергофе и Терезине и антирусского террора украинофилов-янычар в Галиции) и Митрофан Довнар-Запольский (выходец из католической шляхты, поклонник британского агента Герцена и украинского национализма, апологет масонства, в частности, в «Правительственных гонениях на масонов»). Правда, у Грушевского почва была питательнее: стихийный украинский национализм был несколько ранее запущен в массы из петербургских лож через бесталанного развращенного богохульника Тараса Шевченко, что позволило Грушевскому эффективно внедрить среди малороссов безумную мифологию Руси-Украины, на которой и строилась вся последующая химера украинского национализма.
В 1918 году Грушевский и Довнар-Запольский вошли в руководство коллаборационистских антироссийских объединений УНР и БНР, обратившихся за протекторатом к двум германским империям. Однако в СССР эпохи тотального антирусского погрома 1920-х двое указанных шляхтичей-русофобов («врагов трудового народа») были назначены сатрапами большевистской насильственной «исторической политики» с родной для себя установкой: «обосновать» две новые нерусские нации, которые по характеру оценок исторических событий и воспеваемых «национальных героев» должны были стать антирусскими. В помощь им для проведения «беларусизации» и «украинизации» были привлечены старые революционные интеллигентские кадры, в том числе возвращенные из западной эмиграции (из структур БНР и УНР). Ярчайшим из таких для БССР стал Вацлав Ластовский – видный масон (вместе с большинством прочих отцов «белорусского» антирусского национализма), польский, а потом «белорусский» революционный социалист, премьер-министр БНР, поборник возрожденной Речи Посполитой, БЧБ-кумир и автор мифа о «белорусском национальном вожде Кастусе Калиновском» – террористе и таком же польском хлопомане, как и сам Ластовский.
Суполку коммунистических «беларусизаторов» 1920-х (алхимиков «беларускай нации») составили преимущественно те же самые хлопоманские выходцы из польско-католической шляхты (с некоторой поддержкой иудейской интеллигенции), что и их предшественники в лице руководства всевозможных «белорусских» «народническо-социалистических» революционных организаций. Таковыми были: созданная польским шляхтичем и террористом-цареубийцей Гриневицким подпольная «Беларуская грамада»–«Гоман», филиал террористической «Народной Воли», и продолжившая их дело «Беларуская сацыялістычная грамада» (с печатным рупором «Наша нiва»), члены которой вкупе создали россыпь «белорусских» социал-революционных партий, местный филиал большевиков в союзе с «Польской социал-демократии Королевства Польского и Литвы», неистовым активистом которой был поляк Феликс Дзержинский (горячий поклонник прежних польских революционеров, лютый русофоб, заявлявший, что «будучи ещё мальчиком, мечтал о шапке-невидимке и уничтожении всех москалей», яростный ненавистник Православной Церкви, автор проекта церковного раскола и физического истребления всего православного священства).
Именно данная межпоколенная суполка «беларусизаторов» перед этим кликнула БНР под БЧБ-знаменами в составе Рейха, а после успела побывать гитлеровскими коллаборационистами и даже агентами ЦРУ. Все эти шляхетские «социалисты» представляли собою «оттенки серого» и не имели ничего общего с подлинным православным белорусским народом (большинство которого составляло крестьянство) и его благополучием, но всячески стремились его учить и говорить от его имени, презирая его. Язеп Лёсик, редкий затесавшийся из крестьян революционер, председатель Рады БНР, германский коллаборационист и потом один из вождей большевистской «беларусизации», был наиболее прямолинеен: «Масса [белорусов – Д.К.] и до этого времени недоброжелательно относится к белорусскому движению, к своему собственному выздоровлению». Каковы были методы «лечения» белорусов со стороны этих «докторов», хорошо известно из истории.
Главными идейными врагами данного криптопольского сепаратистского (антирусского) и антихристианского проекта (с поддержкой из Лондона и Ватикана) на всех этапах – от свиты Калиновского 1860-х до команды Инбелкульта 1920-х – была Православная Церковь, венчаемая отечественными святыми, русская православная государственность и православные академические ученые с просветительской интеллигенцией (в Белоруссии – западнорусисты). «Белорусские националисты» легко сочетались с либералами, польскими националистами и социалистами (зачастую попеременно или даже одновременно) – и только к Церкви и православному русскому государству у них была абсолютная экзистенциальная вражда.
Как известно, уже с конца 1920-х данный антирусский ленинско-троцкистский погром стал сворачиваться и сам был в качестве «нацдемоновщины» подвергнут разгрому под руководством Сталина, который еще в начале 1920-х сам был активным разработчиком данного погрома в качестве наркома по делам национальностей. Сами же «творцы новых наций» были подвергнуты вполне заслуженным (вначале ими же всеми одобряемым) репрессиям, – что помешало им поголовно войти в 1940-е в органы Рейхскомиссариатов (в отличие от их оставшихся на Западе соратников по БНР и её Раде). Впрочем, сворачивание это было ограниченным и прервалось «хрущевской оттепелью», а к концу СССР (в позднебрежневское правление троцкиста Андропова и его ставленника-перестройщика Горбачева и их команд, активно вербовавшихся ЦРУ) вылилось в новую волну формально «социалистического» национализма (на уровне местной интеллигенции, опекаемой и продвигаемой из Москвы), который при крушении СССР резко перекрасился в старые бело-красно-белые и жовто-блакитные колеры БНР и УНР и гитлеровских коллаборационистов.
На Украине данный национализм при активной поддержке Запада одержал-таки стратегическую победу, сформировав новую антирусскую нацию-химеру (с суицидальной психологией). В Беларуси проект дал сбой (вкупе по объективным и субъективным причинам), однако совершенно не был изжит. А главное – и в Белоруссии, и в России – не было осуществлено полноценного разрешения самого базового вопроса о этнической идентичности (бытия и самосознания), которое бы далее было принято народом. Таковое возможно только общими согласными усилиями Церкви и патриотов в государственной власти, элите, научно-образовательном сообществе и общественности в России и Белоруссии. Безусловно, при неизбежном сопротивлении современных последователей безбожников и русофобов прошлого.
Теперь обратимся вновь к «белорусскому национальному вопросу» (соотношению белорусов и русских). В основе его разрешения должна лежать исключительно историческая правда, провозглашенная белорусским руководством в качестве основы политики исторической памяти – в отличие от парадигмы «национальной мифологии», окончательно утвержденной Геббельсом и Розенбергом и их преемниками в США и Великобритании в качестве основы исторической политики всего современного Запада, включая Польшу, Украину и Прибалтику с их «институтами национальной памяти».
В данном случае правда заключена в учении о триедином русском народе, древо которого произрастило из себя три самобытные ветви малороссов, великороссов и белорусов. Эту истину следует подкрепить свидетельствами двух великих святых, прозорливых старцев XX века. Преподобный Лаврентий Черниговский: «Как нельзя разделить Святую Троицу Отца и Сына и Святого Духа – это Един Господь Бог, так нельзя разделить Россию, Украину и Белоруссию – это вместе – Святая Русь». Преподобный Серафим (Тяпочкин): «А что будет с Украиной и Белоруссией?» – «Всё в руках Божиих. Те, кто в этих народах против союза с Россией – даже если они считают себя верующими – становятся служителями диавола. У славянских народов единая судьба, и ещё скажут своё веское слово преподобные Отцы Киево-Печерские – они вместе с сонмом новомучеников Российских вымолят новый Союз трёх братских народов».
И действительно: противники братства и единства белорусов, великороссов и малороссов во все времена, какими бы идеологическими лозунгами ни прикрывались, были и являются врагами белорусского народа и Православной Церкви, белорусских святых всех веков.
Итак, к концу X века от Рождества Христова единокровные восточнославянские племена заселили землю от Черного моря до Ладоги (белорусские земли лежали посредине ареала). Но единый народ они составили не кровью, а духом – через принятие единой божественной религии. Крещение Руси создало саму Русь и русский народ с единой верой, единым языком, единой культурой, единым самосознанием и единым государством (хоть и далеко не всегда единовластным, часто – союзным). При этом славянские племена-предки белорусов (кривичи, радимичи, волыняне, дреговичи) другими своими частями стали одновременно предками малороссов и великороссов. Разумеется, как у всех братьев (даже близнецов), у них были местные особенности: в языке, культуре и даже психологии. Позже таковые будут и у ветвей русского народа (и даже будут описываться на научной основе имперскими учёными). Причем различие в русском языке (как обиходном употреблении церковнославянского) проходило по линии не восток-запад, а север-юг, – так что московский говор был едва ли различим с гродненским и галицким, но отличался от новгородского и вологодского.
В таком виде единый русский народ прожил 2,5 века – до монгольского нашествия 1220-1230-х, с которым удивительным образом совпал скачок немцев-крестоносцев на берега Вислы и Прибалтики с последующей экспансией на Литву и Русь. Нашествие орд с востока и угроза с запада и разделило на века единую православную Русь на Западную и Восточную, а ее народ – на будущих великороссов и малороссов с белорусами. При этом литовские князья не подчинились Западной Руси, а подчинили ее своей власти. Только физическое разделение никак не означало разделение духовное, хоть и оказывало на него давление, соблазняя янычарским вероотступничеством и сменой этничности. Даже в составе разделенных государств русский народ единым фронтом выступал против германских крестоносцев – в частности, в лице подданных Великого княжества Литовского и Русского: как на Чудском озере, так и под Грюнвальдом. Однако победами этими воспользовались поляки и стоявший за ними Рим.
Нахождение в составе ВКЛиР никак не затрагивало веру, язык и самосознание западной части русского народа (от Подляшья до Смоленщины), напротив, происходило (хоть и медленно), но оправославливание и обрусение господствующей литовской знати и литовского народа. До конца XIV века (то есть, 400 лет из всей 1000-летней истории) православная Западная Русь и её народ не знали никакого даже малейшего влияния Польши (уже германизированной) и религии католицизма (латинства). Исторический атомный взрыв произошёл, когда один из сыновей Ольгерда, нечестивый иуда Ягайло, предал своих родных братьев (героев Куликовской битвы), своих подданных и свою веру (которой у него, разумеется, толком не было ни до, ни после) за польскую корону, – завещав в качестве приданного Кракову огромные западнорусские земли с православным народом с обещанием перевести его в католицизм. Вскоре в ответ на польско-католическую интервенцию русское население ВКЛиР подняло религиозно-национально-освободительное восстание (которое западники упорно хотят изобразить гражданской войной – как и на современной Украине, да и в Отечественные войны 1812, 1914-1918, 1941-1944 гг.) с созданием отдельного Великого княжества Русского, но, увы, потерпело поражение в условиях мощной поддержки Польши из Рима и слабости Москвы. Господство над всей Западной Русью установил польский король Казимир Ягеллон, который по крови был на 7/8 русским и еще на 1/8 литовцем.
И здесь было положено начало одному из судьбоносных и самому мрачному феномену белорусской истории: вероотступническому переходу православной западнорусской знати и за ним мещанства в католицизм, исходя исключительно из соображений материальных выгод и привилегий, с полным отречением от родного языка (в пользу польского), родной культуры (начиная с русских имён) и своего народа. Они стали «вырусью» (литвинскими янычарами) с враждой к Православию и Руси большей, чем автохтонные поляки-католики.
Это был не мгновенный переход, многие мужественно сопротивлялись, но, в конце концов, ко второй половине XVII века русская православная знать на белорусских землях была полностью ассимилирована или истреблена. Одновременно происходило изгнание православных русичей из своих городов и замещение их иудеями, которые оттоле и до XX века составляли 60-70% их населения (остальные – поляки). С конца XVII века белорусы стали народом без высшего сословия и без городов. При этом польским Сеймом был полностью запрещен письменный русский язык и сама Православная Церковь. В сущности, весь «белорусский национализм» строится на попытке оправдать это величайшее предательство западнорусской знати и утверждать, что она незаметно превратилась в «белорусскую», хотя она сама считала себя польско-литовской и никакой иной.
К концу XVIII века никакого русского или белорусского народа на белорусских землях не было и в помине (не считая его физического тела в лице генетических потомков древних русичей). Были бесправные и доведенные до скотских условий жизни деревенские рабы, лишенные своей веры, своего письменного языка, своего образования, своей земли, подверженные эксплуатации, превышающей рабовладельческую. Поэтому освобождение белорусских земель Российской Империей и воссоединение потомков единой Древней Руси в результате трёх разделов Речи Посполитой великий белорусский святитель Георгий Могилевский справедливо окрестил «выходом из египетского рабства», – которого сам же лично и добивался от императрицы Екатерины II, как прежде – святой Афанасий Брестский – от царя Михаила Романова.
Вначале, однако, европеизированным в XVIII веке российским дворянством была освобождена белорусская земля, но не белорусский народ, остававшийся в диком панском рабстве. Белорусское народное возрождение происходило уже в середине XIX века усилиями православного священства и русских имперских патриотов во главе с отцом белорусского народного образования и историографии графом Михаилом Муравьёвым-Виленским. Духовным залогом данного возрождения стало мирное возвращение белорусов, насильственно загнанных иезуитами в Унию (с духовным загниванием в ней), в Православную Церковь подвигом святителя Иосифа (Семашко) и его сподвижников при покровительстве благочестивого императора Николая I.
Так называемое же «белорусское национальное движение», «беларускае адраджэнне» в.п. XIX – п.п. XX вв. и сами «адраджэнцы», о которых говорилось в первой части, – не что иное как суррогат подлинного «западнорусского возрождения» белорусов, состряпанная иезуитами (как и прежде Уния) коварная реакция самозванцев из польской шляхты и ксендзов по старому фарисейскому принципу «что нельзя предотвратить, то нужно возглавить». Причем, вопреки всевозможной клевете, имперское возрождение белорусов происходило не путём их некой насильственной «русификации», а именно на местной белорусской почве (языка и культуры). Собственно, впервые в истории административный титул белорусы получили (в названии Белорусской губернии) от благочестивого императора Павла I, большого попечителя о простом трудовом народе, жертвы масонско-англосаксонского заговора.
Здесь следует сделать некоторый отскок назад в историю и выяснить, откуда взялось само имя белорусов – как третьей ветви единого русского народа. Изначально название Белой Руси документально употреблялось по отношению к землям как раз окраины Восточной Руси – Владимиро-Суздальской. Позже, в XV-XVI вв. оно распространилось до пределов всего Московского княжества, но охватив и Полоцкие земли в составе ВКЛиР. К тому времени произошло выделение Великой и Малой Руси: первоначально – в рамках церковной истории при разделении в XIV веке единой Киевской митрополии Русской Церкви на две (вслед за монгольским нашествием), земли которых были окрещены греками на свой греческий манер: причем белорусские земли были разделены примерно поровну между митрополиями Малой и Великой Руси. В XVII веке эти две истории были наложены друг на друга, и в условиях расчленения единой Западной Руси в результате Люблинской унии в 1569 году, когда Польша оккупировала южную часть ВКЛиР, северная часть ВКЛиР в составе Речи Посполитой (включая Киевщину до ее освобождения в середине XVII века) стала называться Белой Русью, а южная часть – Малой Русью, закрепив за землями свободного Московского царства название Великой Руси. Тогда же появился и этноним «белорусцы». Наконец, в титуле Московского предстоятеля Никона как Патриарха всея Великия, Малыя и Белыя России в середине XVII века было впервые закреплено русское триединство.
При этом, важно отметить, что за всё это время никогда русское самосознание народа всех частей Древней Руси не ставилось под сомнение (не считая редких бытовых стереотипов). В частности, на уровне языка. Хоть западнорусский язык и подвергался с XV века польскому воздействию, его русскость не оспаривалась никем, начиная с писателей на нём: ни католиком Франциском Скориной с его первым в восточнославянском мире печатным изданием под названием «Библия русская» (и никакая другая), ни даже протестантом Симеоном Будным с его «Катехизисом для простых людей языка русского», ни, тем более, православными Петром Мстиславцем и полешуком Иваном Федоровым, князем Юрием Олельковичем со «Слуцким евангелием» и Серафимом Соболем с первым русским букварем, преподобным Афанасием Брестским с «Диариушем» и Мелетием Смотрицким с его «Грамматикой» (взрастившей Михаила Ломоносова) и «Фриносом» («плачем» о Западной России), наставником Петра I Симеоном Полоцким с его наследием.
Итак, в эпоху настоящего белорусского возрождения и просвещения под руководством графа М.Н.Муравьёва-Виленского ни малейшего сомнения у самих белорусов (а также у ученых, включая западноевропейских), что белорусы (как и малороссы) – это русские, как и о русском триединстве, не было. Ученые-западнорусисты – выходцы из священнических семей (в основном из западной Гродненской губернии) – даже не доказывали это как нечто самоочевидное: они лишь, наряду с прочим, поднимали пласты трагической истории того, как их собственные предки были порабощены поляками-католиками. А выдающиеся белорусы философ Николай Лосский и художник Михаил Савицкий прямо свидетельствовали: «Вся история белорусов – это история борьбы белорусов за свою русскость».
Выше же была в самых общих чертах описана история того, как польские шляхтичи-хлопоманы начали марафон по внушению белорусам, что они – «ни русские, ни поляки», а «в польской Речи Посполитой им жилось вполне хорошо, не то, что под москалями» (достаточно прочесть строки «Письма Яськи-гаспадара» польского националиста и террориста Винцента Калиновского). Следует лишь дополнить, что этот марафон проходил при мощнейшей поддержке европейского масонства, взявшего на континенте власть во Франции в результате «Великой буржуазной революции», уничтожившей традиционную христианскую государственность: если в XVIII веке масонство – как транснациональная антихристианская церковь (с англосаксонским ядром), главная религия новых элит (истеблишмента) Запада до сего самого дня, – активно насаждало по всей Европе грубый материалистический рационализм, то в XIX веке оно добавило к «Просвещению» т.н. «романтизм» – разгул мистического иррационализма, в который вошли и «большие игры» с национальностями.
Если раньше европейские народы осознавали себя через христианскую религию и основанную на ней культуру, то теперь им вменялось превращение в объект религиозного голого почитания самой нации (то есть, самих себя – самопоклонения). Причем традиционного христианского национального самосознания было уже недостаточно: нужно было изобрести всевозможную мифологию с античными корнями и «геракловскими свершениями» (вплоть до «выкапывания морей»). И в этом национал-романтизме польская шляхта (поголовно ринувшаяся в масонство, как за несколько веков до этого – в протестантизм) даже опередила западноевропейцев (как и в замещении монархии шляхетской республикой): в частности, еще в XVII веке она возомнила себя потомством древних сарматов (отрекаясь от славянства – так же, как прежде отреклась от славянско-кириллической письменности) и ударилась в сектантскую мифологию сарматизма.
Однако масонскую церковь интересовали не столько вздорные, но свои поляки, сколько православные народы. Поэтому в XIX веке они устремились на восток создавать искусственные «национальные идентичности» и даже нации с неоязыческой мифологией: в основном там, где усилиями и самопожертвованием Российской Империи православные народы освобождались от многовекового ига. Так были созданы нации греков-эллинов (вместо византийских ромеев), румын (латинских романцев вместо ближайших к славянам валахов-молдован), янычарских бошняков и «изначальных» хорватов, а позже и черногорцев с македонянами (вместо единых сербов). Перед польскими же «свободными и равными братьями» из Лондона и Парижа была поставлена задача (желанная для них самих) создать из русских бывших Всходних Кресов нации украинцев и литвинов-беларусов: чем те и занимались – со времен польских националистов Франциска Богушевича (отца «беларускай мовы», которую он лично презирал) и Франциска Духинского (с его мифом о нерусских и даже неславянских москалях-ордынцев) до Франциска Дуж-Душевского (с его бело-красно-белой криптопольской символикой).
Причем на «восточном фронте» к масонскому «вольному строительству» наций и национал-фашизму охотно подключился его, казалось бы, враг с «фронта западного» – Ватикан, – полностью приносящий в жертву остатки христианской нравственности: национальное дробление православных славянских народов с использованием католических ядер идентичности – одна из его давних иезуитских стратегий. Так, в деле борьбы против королевства Югославии и сербского народа (и его дальнейшего геноцида) выявилось полное единение всех возможных сил зла: прежде всего, Ватикана и его иезуитского спецназа, а следом и либерал-масонского ордена, Коммунистического интернационала, католического социализма, старой австрийской аристократии Габсбургов и их беглых хорватских коллаборационистов, усташского нацизма, включая иудейский элемент (франковцев), а также прозападных болгарских янычар, итальянских и венгерских фашистов, албанских косоваров. Всех тех же субъектов (с локальными поправками) мы видим в лаборатории украинской и «беларускай» наций (вместо белорусской и малоросской народностей русского народа) и их антиправославного и антирусского национализма с середины XIX века и по сей самый день.
Дмитрий Валерьевич Куницкий, православный публицист
https://ruskline.ru/news_rl/2024/07/11/belorusy_i_russkie_lo...
Свежие комментарии